Ситуация была патовая, хуже, чем с Темными. Те хотя бы жаждали баб, а капитану Колхауну бабы были без надобности, он стоял за честь мундира и программу зачистки, на которой грели руки и отмывали деньги сотни военных и гражданских деятелей. Я прикидывал, как бы отступить без особых потерь, потому что пути вперед для нас уже явно не было, и надеялся, что пассажиры тоже понимают, что их может ждать.
Надеялся я правильно, потому что рядом со мной приподнянась на локтях Вероника Сергеевна и закричала:
— Солдаты! Дорогие солдаты! Послушайте меня, пожалуйста! Мы — пассажиры самолета, который был сбит над Зоной! Сбит военными, сбит по ошибке! Мы знаем, что ваши командиры не хотят разглашения этих сведений! Поэтому им нужны «черные ящики» и не нужны мы! С нами дети! Вы слышите меня?! Дети!! Вы же не станете стрелять в детей?!
Башня ближней к нам бронемашины немного провернулась, больше никакой реакции не последовало.
— Мужики, ваш капитан в сговоре с Темными! — заорал Соболь. — Они убили лейтенанта Альтобелли! Он хотел помешать Темным забрать пассажиров!
— Молчать! — ожили динамики. — Молч…
Что-то зашипело, звук вырубился.
Над Периметром стояла мертвая тишина, только слышно было, как плачет Ирочка. Я ее понимал — выбраться из жуткой лапы Излома и прямо возле дома угодить в такой переплет… Неожиданно люк ближней бронемашины распахнулся, из него вылез офицер. Крепкий такой дядя из комендатуры, из русских офицеров. Кажется, его фамилия была Голованов.
— Альтобелли убит? — спросил он, спрыгивая на землю. Лови, — крикнул в ответ Соболь и бросил жетон мертвого лейтенанта, привязанный цепочкой к камню. Голованов поймалтего на лету, мельком глянул и убрал в карман Сколько с вами детей и женщин?
— Трое детей, три женщины, — ответил я. Почему вылез Голованов? Почему молчит капитан?
— Не стрелять, — крикнул офицер своим и пошел к нам. Он шел не торопясь, увязая тяжелыми ботинками в рыхлом глиноземе, и остановился в полуметре от меня. Я отчетливо видел за клепки на обуви, поблескивающие в свете прожекторов. Потом прикинул, что лежать мордой вниз, когда он перекрывает линиюогня, глупо, и поднялся, отряхиваясь.
— Самолет действительно сбит? — спросил Голованов.
Мой маленький отряд вслед за мной поднимался с земли. Подошла стюардесса Марина, прихромал бортмеханик.
— Сбит, — подтвердил он. — Я — член экипажа… Скорее всего ракетой. За территорией Зоны.
— «Черные ящики»…
— «Черные ящики» в надежном месте, — оборвала его Марина.
— Это наша гарантия, — добавил я. — Вы же понимаете, господин Голованов. Я даже вам ничего сейчас сказать не могу, не имею права.
— Я все прекрасно понимаю, Упырь, — кивнул офицер.
— Кстати, сюда приходил человек от Темных?
— Приходил.
— Видимо, он все сообщил Колхауну.
— Догадываюсь, что именно так. Если вас интересует, где он, отвечу — убит.
— На всякий случай? — подмигнул я.
— Он того заслуживал, Упырь. — Голованов поправил ремень с кобурой. — Я все рассказал? Тогда проходите, черт с вами. Под мою ответственность.
— А капитан Колхаун?
— Капитан сидит в броневике, он арестован, — хмуро произнес Голованов, представляя, наверное, как сложно будет из этой истории выпутываться. — Ну или временно отстранен от исполнения обязанностей. До последующего разбирательства.
— Вы обещаете? — спросила Вероника Сергеевна. Она тоже подошла к нам, держа за руки мальчиков.
— Обещаю, — сказал Голованов и криво улыбнулся, увидев пистолет в руке у Сережи.
— Погодите, не торопитесь, Вероника Сергеевна. Зачем вы это сделали? — спросил я офицера.
Голованов пожал плечами.
— Во-первых, Луиджи был моим приятелем. Во-вторых… во-вторых, мне очень не нравится то, что творится вокруг Зоны. Вашего брата я не люблю, — искренне говорил офицер, — но вы хотя бы зарабатываете своим горбом. Мрете там сотнями… А эти, — Голованов неопределенно взмахнул рукой, охватив броневики и прожектора, — для этих Зона — кормушка. Им выгодно сталкерство, им нужны Темные, и они ни перед чем не остановятся. Пожалуй, мне пора в отставку.
— После ареста капитана Колхауна? Скорее на гарнизонную гауптвахту и под трибунал.
Я сильно рисковал, нажимая на Голованова. Но я должен был убедиться, что это не очередная ловушка. Мне просто ничего больше не оставалось.
— Разберемся, — просто сказал Голованов. — У меня достаточно свидетелей. Не все же сволочи, в конце концов.
И снова обвел рукой броневики.
— Хорошо, я вам верю, — сказал я.
Пассажиры стали осторожно пробираться мимо офицера, стоявшего, словно пограничный столб. Вероника Сергеевна с пацанами, Сережа по-прежнему держал в руке неисправную «беретту». Гомики-санитары. Мама Ирочки с Ирочкой же на руках. Хромающий бортмеханик, которого поддерживала стюардесса Марина… Все они исчезали за броневиками, уходя из прожекторного света, и я понимал, что вряд ли когда-нибудь еще раз увижу этих людей. А жаль, Марина была очень даже ничего.
Возле меня задержался профессор Петраков-Доброголовин, который нес клетку с бюрерами. Голованов покосился на профессорскую ношу, но ничего не сказал. Петраков-Доброголовин улыбнулся всем своим толстым лицом, и в следующее мгновение из броневика выбрался капитан Колхаун с перекошенной от бешенства рожей. Видимо, внутри стального монстра что-то переигралось, и пленник освободился. В руке он держал армейский автоматический «кольт» и целился из него в Голованова.
— Сдайте оружие, лейтенант! — проревел Колхаун едва ли не громче, чем пару минут назад через громкоговорители. — Я буду стрелять!