Профессор понятливо покивал.
— Вы странный человек, Константин, — сказал он. — Иногда рассуждаете, как рафинированный интеллигент. И я не удивлен — вы ведь учились на кинематографиста. А иногда…
— А иногда рассуждаю как быдло? — усмехнулся я.
— Почему как быдло. Нет. Как… как бандит, я бы сказал. И ведете себя соответственно.
— Профессор, здесь вести себя по-другому нельзя. Что я должен был, по-вашему, сделать в случае с бунтом на корабле?
— Не обязательно было убивать этого молодого человека…
— Если бы я его не убил, могла начаться серьезная перестрелка. Если помните, именно он предлагал убить меня. И, неисключено, вас тоже — ведь им требовался лишь один проводник до Периметра, а вы на проводника никак не тянете.
— Об этом я не подумал, — признался Петраков-Доброголовин.
— Да вы сами кого угодно убьете за своих бюреров.
— Зачем вы так говорите? — обиделся профессор.
— А не вы ли предлагали мне оставить пассажиров у самолета? Прекрасно понимая, насколько снизятся их шансы на выживание. И все из-за ваших драгоценных карликов!
— Но я действительно думаю, что каждый должен заниматься своим делом.
— Не знаю, оскорбит ли вас это, но час тому назад господин Скунс предлагал мне примерно то же самое. Поскольку заплатить мне теперь никто не сможет — значит надо всех загнать в дом, запереть, а по прибытии домой анонимно сообщить спасателям. Вы — профессор. Он — жулик. Однако выходы из ситуации предлагаете совершенно одинаковые. А я у вас получаюсь бандит.
Профессор вздохнул, сунулся в пакетик и обнаружил, что чипсы закончились.
— Извините за бандита, — сказал он. — Эх, так и не наелся…
— Похудеете немного зато, вам на пользу. На ужин могу предложить ворону а-ля бюрер.
— Господь с вами…
— Я не шучу. Настреляем и зажарим. Вам и пассажирам с непривычки много есть, конечно, не стоит, потому что они еще и активные ко всему. А мы схряпаем с удовольствием. Жаль, выпить нет. У вас, кстати, не осталось?
— Нет, — развел руками профессор. — Не могу уснуть без выпивки. Страшно.
— Всем страшно, профессор, — сказал я, поднимаясь с рваного протектора, на котором мы сидели. — Всем страшно…
Лейтенант Альтобелли проснулся, потому что его больно пинали сапогом. Сначала спросонья он подумал, что до сих пор в училище и задремал на посту, но тут его пнули в «электрическую» косточку, и лейтенант буквально взвился.
— Вот, правильно, — сказал наставительно Поролон. — А то развалился, понимаешь. Пошли, итальянец. Кончилось твое заточение.
Сейчас выведут во двор и шлепнут, решил Альтобелли. И сожрут ведь. Ходили такие слухи… Он прикинул, не броситься ли на Поролона — будет хотя бы шанс подороже продать свою жизнь. Поролон покачал головой:
— Не-а. Не о том думаешь, как тебя… Лужа, да. Пошли, пошли. Наши ждать не любят.
Во дворе обнаружился бронетранспортер. Четырехколесный VАВ из числа тех, что в незапамятные времена передали комендатуре французы, списав с вооружения своей армии. Темные его или сперли, или купили, или, вполне возможно, захватили. Причем давно, потому что при Альтобелли все УАВ успели, разоружив, списать и из комендатских служб.
На башне, оснащенной двадцати миллиметровой пушкой, сидел Макар и обгрызал махры мяса с толстой кости. Альтобелли машинально посмотрел на давешний щит — голого человека-мишени там уже не было.
— Грузись, — велел Поролон. Задние люки бронетранспортера были распахнуты, внутрь уже набились сталкеры, и Альтобелли оглянулся, собираясь сказать, что там нет места.
— В ноги. В ноги садись, на пол! — нетерпеливо приказал Поролон. Лейтенант влез внутрь и неудобно устроился на жесткой решетке. Темные беззлобно толкали его ногами и коленями. Люк с лязгом захлопнулся, слышно было, как Поролон забрался на место рядом с водителем и сказал:
— Все на месте, двигаем.
Зарычал мотор, выхлоп от плохо изолированного движка частично пошел внутрь, кто-то болезненно закашлялся. Альтобелли попытался вспомнить тактико-технические характеристики VАВ, в частности, его емкость. Восемь человек десанта, три — экипаж… Стало быть, одиннадцать Темных плюс он, который не в счет. Серьезный отряд, а если учесть еще и наличие пушки…
Покачиваясь на неровностях почвы, тяжелая четырехтонная машина тронулась и стала набирать скорость. В желтом неверном свете лампочки по рукам пошла двухлитровая пластмассовая канистра, каждый сделал по несколько глотков. По-братски ее сунули и Альтобелли, но лейтенант только понюхал и отшатнулся, утирая рукавом слезящиеся глаза. Кто-то коротко заржал, но в целом Темные среагировали на ситуацию совсем по-человечески — просто забрали канистру и принялись пить дальше.
В горле у лейтенанта пересохло, и он решился:
— Попить дайте… Воды, воды простой.
Ему сунули флягу. Альтобелли, мысленно содрогнувшись, сделал глоток. Вода как вода, малость отдает болотом… Он глотнул еще раз и вернул сосуд.
— Спасибо.
Темный, поделившийся водой, ничего не сказал.
Бронетранспортер продолжал наматывать на колеса разбитую дорогу. Альтобелли прикинул, что едут они уже примерно полчаса. Стало быть, километров пятнадцать-двадцать позади. Его изрядно болтало по полу, изредка лейтенант получал толчок коленом или ботинком. Наконец бронетранспортер остановился, но люк не открывали. Зато через передние двери выбрались Макар и Поролон, и снаружи донеслись обрывки их разговора с кем-то: