— Договор был о двоих, — покачал головой профессор.
— Тогда пускай жрут, — сказал я, тем более бюреры уже начали с оглядкой этим заниматься. Пауль опять завернул клетку в брезент, и мы вернулись к отряду.
— Чего стреляли? — поинтересовался генерал. Дед держался молодцом, не то что его более молодые товарищи по несчастью; сейчас он сидел под сосенкой и отдыхал, неодобрительно глядя на танцовщиков-гомосеков, которые тревожно щебетали неподалеку. Я из вредности поручил им тащить носилки с раненым и, надо сказать, они это делали исправно, потому что при всех минусах парни были крепкие. Именно один из них и треснул Бернштейна, кстати сказать.
Сам Бернштейн выглядел совершенно разбитым. То ли волновался насчет грядущих затрат (тем более сумму мы так и не уточнили), то ли за свое драгоценное здоровье.
— Мутант там был, — коротко сказал я деду, не погрешив против истины, и добавил, обращаясь к мамашам: — За детьми смотрите! Я же говорил — на деревьях кто угодно может сидеть!
— А я думал, толстого вашего шлепнули, — с долей разочарования сказал генерал. — Не нравится он мне.
— Ученый потому что.
— Тем более. Помню, я еще срочную когда служил, так мы поймали на Кавказе одного такого ученого. Типа он с гуманитарной миссией там шастал. На самом деле, конечно, другим занимался… Так вот, взяли мы колючую проволоку…
— Извините, товарищ генерал, потом как-нибудь доскажете, — не очень культурно оборвал я Дубова и повысил голос: — Так, встаем! Привал закончен, подъем!
Пассажиры, ворча и перешептываясь, принялись подниматься. Аспирин и Соболь держались чуток в стороне, но на зачатки бунта это не походило — во-первых, моя молниеносная идея с деньгами Бернштейна, несомненно, работала, во-вторых, не те были они люди. Соболь, правда, обиделся, когда я попросил его отдать одно из ружей снайперу, но успокоился, когда тот углядел в кустах кабана и без лишних слов завалил. Кабан был глупый, молодой и скорее всего удрал бы сам от нас без памяти, но в целом направленность действий снайпера мне нравилась. Соболю тоже.
Капитану Заяц я отдал свой пистолет. Ерунда, конечно, пистолет в Зоне — оружие всегда сомнительное, но если она и в самом деле оперативный работник… Шмальнет хотя бы ради сигнала. Баба в любом случае бойкая.
Хорошо, что нам попадалось крайне мало аномалий. «Жадинки» я чуял, пару «трамплинов» мы обошли, «жарку» завидели совсем уж издалека… даже болты раскидывать пока не приходилось. Но и забот хватало и без болтов с аномалиями.
Я лишний раз вспоминал светлые времена, когда мы шли в Зону. Как я недоумевал — что ж все так хорошо у нас складывается, даже если учитывать историю с розовой мерзостью в брошенном танке и сломанную ногу Бармаглота. О Бармаглоте и его нынешней судьбе я, старался не думать, зачем забивать голову без толку — придем к месту схрона, там все и увидим.
А сейчас все шло наперекосяк. То есть если бы мы двигались обычным составом, больших проблем не возникло бы — да, мутная местность, но на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал. Однако с нами шли люди, совершенно несведущие и окружающей обстановке, и все вокруг представляло для них опасность.
От липкой паутины приходилось уворачиваться на каждом мигу. От движения она не разлеталась в стороны, как положено нормальной паутине, а, наоборот, словно бросалась навстречу. Приходилось двигаться плавно, как в балете. Она, конечно, не страшная, паутина эта. Даже если вляпаешься в нее. Коже от нее ничего не будет — серый налет только, и тот отмоется через пару дней. А вот если на одежду попадает — то это насовсем. Некоторым ничего, даже нравилось — этакие причудливые рисунки. Но мало ли? Может, эти рисунки спустя пять лет тебе аукнутся. Пока с ними ничего не происходило, правда. Сталкеры даже поначалу куртки с этими паутинными разводами сдавать пытались как хабар. Потом перестали — невыгодно выходило. Да и ученые ним быстро интерес потеряли: вроде как состав этих разводов паутинных выяснили — ничего особенного, в промышленности давно примерно таким же пользуются. Вот народ и плюнул на но; некоторые юнцы даже гордились — мол, Зона тату нанесла. Ну, молодцы, паутина эта не в самых ходовых местах встречались, так что было чем гордиться. Те, кто поопытнее, тоже спокойно к паутине относились.
Дальше стало хуже. Промозгло стало, холодно. Под ногами мерзко чавкало, с деревьев уже не паутина свисала, а «сопли» довольно противного вида. Такие нам уже попадались в начале пути — хотя, может, это вовсе и не само по себе, а просто после местных дождичков паутина такой становится? Черт ее знает.
Утешительно только то, что «сопли» висят неподвижно, не так трудно их миновать. Молодой поросли вот не повезло — «сопли» целиком опутывали деревца с макушки до корней. Похоже это было на какие-то гигантские сморчки сизого цвета. Еще немного — и начнешь себя ощущать ничтожным муравьем из старинного мультика: «Мне бы домой, мне бы домой…»
Воняли эти сморчки, кстати, так, что в глазах начало слезить ся. Совсем не грибами. Ужас был в том, что дальше этих сморч ков становилось все больше, а в некоторых местах они все соединялись между собой теми же «соплями». Еще немного — и из этой гнили не выберешься.
Я, как мог, орал пассажирам, чтобы ничего не трогали ини во что не влезли. Справедливости ради, никто никуда пока и не влез. Читали, видать, книжки, смотрели фильмы, документальные и художественные, потому боялись. Больше всего я волновался за детей — мало ли, схватят что-нибудь из любопытства. Но детям, наверное, оказалось достаточно вынужденной посадки, и настроения шалить и изучать окружающий мир у них не имелось.