— Там кости, кости! — забормотал он, задыхаясь. — Много костей, очень много!
— Ну и чё, костей мы не видали, что ли, чува-ак? — недовольно оборвал его Аспирин. Профессор смерил его убийственным взглядом и закончил:
— Это кости сталкеров. Там, на костях, остатки снаряжения. Оружие валяется. Ржавое.
— И много их?
— Не знаю, может, пять, может, восемь… Может, даже больше. Я не считал…
— Ни фига себе… Группировка какая-то, что ли? — предположил Соболь.
— Нет, они в разное время там — у некоторых поновее выглядит одежда. Они все там прямо на тропе погибли… Или не там, может, кто-то их сволок туда.
— Прямо под обрывом?
— Не, подальше… вам их просто из-за труб и кустарника не очень хорошо видно.
Теперь я понял, что мусор под крапивой и борщевиком был как раз останками незадачливых сталкеров, пошедших по дну оврага.
— Может, пошарить? — нерешительно предположил Аспирин. — Найдем чего…
Предложение осталось без ответа. Мародерничать в Зоне не грешно, мертвому не надо — живому пригодится, и никакой там этики-эстетики… Но лезть в эту братскую могилу никто не решился бы, Аспирин так, для порядка, высказался.
Я смотрел на блестящие трубы, и мне совсем не хотелось по ним идти. Очень не хотелось. Или мне не хотелось идти внизу? Я сделал шаг к спуску, откуда недавно вытащили профессора. Еще один — и меня аж всего передернуло. Я отпрыгнул назад и спросил у Аспирина:
— Ничего не чувствуешь?
Аспирин все понял и тоже сделал шаг туда. Отскочил он еще быстрее меня и замотал башкой, как лошадь, которая мордой ткнулась в паутину.
— Не-не-не, — Аспирин ошалело смотрел в овраг, — не-не, туда никак нельзя, чува-ак!
— Не хочешь пошарить?
— Пошел ты… — буркнул Аспирин вяло.
Пауль достал из кармана пригоршню ржавых гаек.
— Ну что, пробуем? — спросил у меня. Я молча кивнул.
Первые две гайки легли без затей. Мы стали осторожно пробираться по трубам. Продвинулись метров на пять вперед, Пауль снова бросил гайки, которые спокойно легли на трубы. И тут мы увидели мертвецов там, внизу.
Мы замерли, разглядывая картинку на дне оврага. Сталкер-ских трупов там было семь.
— Идиот! — прошипел профессор. Видимо, это он сказал себе, но вполне мог адресовать и мне. Причем заслуженно.
Мертвые сталкеры валялись в таких позах, что не оставалось сомнений — все они навернулись на дно оврага с высоты. С высоты труб, на которых мы сейчас стояли. Живыми они падали или же нет, не понять, ну да оно и не столь важно… Причем братва не просто навернулась, а попала при этом в хорошенькую переделку — одежда была практически целой, разве что степень обветшалости от лежания на свежем воздухе разная. А вот на костях ничего не осталось. Такие чистенькие скелеты, наряженные в сталкерское обмундирование.
Мы стояли, замерев, и осознавали, какие мы идиоты, до тех пор, пока шедший последним Аспирин не выматерился, не нашел в кармане гайку и не бросил назад. И точно — обратная дорога была нам заказана. Гайка отскочила от воздуха, словно от стеклянной стенки. Нас словно пропустили на трубы и закрыли порота.
Впереди была такая же фигня, в чем мы убедились, когда Пауль бросил еще одну гайку. И здесь закрылось. Гайки, которые бросил Пауль раньше, остались по ту сторону «стены». Нам на все про все отпущен был отрезок труб длиной метровшесть.
Вариантов никаких не было. В принципе, даже если бы мы поперлись по дну оврага, не гарантировано, что эта дрянь не поймала бы нас там… Понятно же, что не все сталкеры такие тупые, чтоб как в том анекдоте: «Летит стая воробьев, впереди — скала. Бум, бум, бум, бум, бум…» Нет, наверняка кто-то пытался и по дну пролезть. И лежит там. А кто-то, может, просидел здесь черт знает сколько, да и сам сбросился, чтоб не подохнуть от голода и жажды между двумя страшными аномалиями… Хотя вряд ли. Сталкеры не из таких. Спрыгнул, может, чтобы попробовать пройти по дну — вдруг там не перекрыто?
А может, эта хрень ночью движется? Сойдутся на нас с двух сторон… Тьфу ты, жуть какая в башку лезет… И, похоже, не мне одному — лица были унылые, Соболь корябал что-то на листочке, я заглянул через плечо — во дела, он сам с собой в крестики-нолики рубился. Профессор потянул меня за рукав.
— Оно… Оно может исчезнуть? — спросил он дрожащим голосом.
— Я не знаю, что это такое, — ответил я. — Пока нам остается только сидеть и ждать.
Мы и сидели. Сидели на трубах уже часа четыре, изредка меняя положение — задница болела, теплоизоляция — это все ж не поролон. Аспирин пару раз предлагал пожрать: раз уж мы все равно пропадаем, зачем и жратве пропадать? Но никто не захотел, да и сам Аспирин спрашивал скорее для проформы. А вот флягу с горючим мы передали по кругу несколько раз, пока она не опустела. Теперь я волновался, как бы кто не свалился, хотя не один ли хрен, каким именно образом сдохнуть. Пауль сидел спиной к нам, как шел первым, так и сел, и тупо кидал гайки в аномалию. Я даже говорить ничего не стал — на кой нам эти гайки теперь, недолго нам осталось. Даже тоже спиной к нему повернулся демонстративно — мол, дело твое, каждый развлекается как хочет…
Профессор выглядел совершенно убитым. Еще бы: драгоценный приборчик сработал как надо, в клетке сидели вожделенные бюреры (они тоже утихли, видать, поняли, что дело плохо и нас лучше не злить), и на финишном, можно сказать, этапе угодить в такую задницу! Я его понимал, но не жалел. Зона есть Зона. Влез — отвечай за такую смелость.
Передо мной вовсе не проносилась вся моя жизнь, как о том пишут в книгах. Я почему-то вспоминал, кто мне сколько должен и кому сколько должен я, горевал, что маме так и не написал, хотя собирался… И тут Пауль вдруг радостно завопил: