— Абанамат! Абанамат! — заполошно вскрикнули сзади, и мимо меня пронеслась по склону давешняя псевдоплоть. Сначала мне даже показалось, что это вернулся Квазиморда, который многим был на нее похож. Уж не знаю, откуда она выскочила, но присевшая уже для прыжка химера отвлеклась на нее, и это дало лишнюю секунду-две. Если имеешь дело с химерой, именно подобные вещи могут решить, кто из вас кто в пищевой цепочке. Поэтому автоматный огонь и гулко бухнувшее ружье Соболя смяли красивое глянцевитое тело, вырывая куски мутировавшей плоти. Химеру отбросило назад, но онаудержалась на лапах, потом стала заваливаться, приседать на
задние ноги.
— Абанамат! — воинственно завопила псевдоплоть, гарцуя чуть выше на склоне, в опасной близости от «карусели», где со всем недавно уже сгинул незадачливый кабан. Мне захотелось крикнуть ей: «Осторожно, дура!», но вместо этого я расстрелял остаток рожка в химеру. Так же поступили остальные, и чудовище, издав неприятный звук — что-то среднее между обиженным мяуканьем и обиженным хрюканьем, — бросилось назад, припадая на переднюю правую и заднюю левую лапы.
Через мгновение в лощинке остались только мы. То есть сталкеры, дохлые кабаны (один еще дергался, поскуливая) и псевдоплоть, которая притихла в бурьяне и, кажется, понимала, что ее дела плохи.
— Не стрелять! — крикнул я, вставляя полный рожок.
Соболь опустил ствол.
— Это же псевдоплоть, — сказал он.
— И что? Она нас спасла.
— Ты еще скажи, что она это специально сделала.
— Не поверишь, но я именно так думаю. А даже если не специально — она появилась очень вовремя, и мы ей должны.
— Упырь, ты правда чокнутый, — сказал Пауль, вскидывая на плечо сброшенный для боя бюреровский контейнер.
Профессор тем временем довольно храбро осматривал кабана и резво отскочил, когда помирающий урод едва не ухитрился тяпнуть его клыками за ногу.
— Сиди там и не мешай, — велел я псевдоплоти, словно она могла меня понять. Та повертела бугристой бесформенной головой с асимметрично сидящими глазками и каркнула:
— Скарлотина!
— Вот-вот, — примирительно сказал я. — Мы сейчас уйдем, а ты жри вот кабанов, тут тебе полно еды, если только псы не набегут или кто покрупнее… А мы уходим, видишь?
Псевдоплоть склонила голову набок, как это делают умные собаки, когда прислушиваются.
— Чува-ак, — осторожно позвал Аспирин. — С тобой все в порядке?
— Все, все, — отозвался я, не сводя глаз с псевдоплоти. — Давайте потихоньку вперед, я прикрою тыл, а вы там посматривайте, чтобы химера не вернулась. Хрен ее знает, вдруг только притворяется и выжидает…
Бормоча вполголоса (наверное, о том, что Упырь таки вольтанулся), моя бригада прошла мимо бесславно павших кабанов. Псевдоплоть все так же посматривала на меня, сопя и то приседая, то приподнимаясь на корявых ножках. С виду она была на редкость отвратительная, но поди ж ты, я пи тал к ней самые теплые чувства. Если бы она не отвлекла химеру…
И тогда я сделал то, чего не делал до меня ни один сталкер. Да что там, я знаю людей, которые бы меня за это со спокойной душой пристрелили, а другие бы им в ладоши похлопали. Я повесил автомат с полным рожком на плечо, под внимательным взглядом псевдоплоти перетянул на бок рюкзак, сунул туда руку и нашарил банку мясных консервов. Так же ощупью содрал за кольцо крышку и бросил банку поближе к разговорчивой скотине.
Псевдоплоть принюхалась — сейчас она напоминала лицом одну старуху с рынка, у которой я часто покупал тыквенные семечки, — и подкатила лапой банку поближе. Потом сгребла и на трех ногах заковыляла прочь, повторив на прощание:
— Скарлотина.
Бюреры, как и сказал Аспирин, жили в самом настоящем поезде. Несколько облупившихся пассажирских вагонов стояли на участке железной дороги, одним концом терявшемся и лесу, другим — уходящим в большую промоину, заросшую ряской и камышами. Зачем сюда отбуксировали эти зеленые нагоны с сохранившимися табличками «Москва — Харьков» па бортах, ведал один господь, но бюрерам они явно пришлись по
душе.
Я издали наблюдал в бинокль, как несколько карликов грелись на солнышке, пуская слюни от блаженства, еще несколько рылись в песке — искали червяков или жуков, наверное, чтобы сожрать, — а вокруг бегали и толкались их омерзительные детишки. Из одного окна поезда торчала телевизионная антенна, из другого — труба на вид от самодельной печки, и из нее шел голубоватый дым, что меня окончательно убило. В общем, поселение практически не отличалось от самодеятельного поселения, скажем, цыган, которых я видел под Харьковом. Судя по тому, что я знал о бюрерах, перед нами был какой-то особенный клан — но крайней мере дым меня насторожил. Умнее они сородичей, что ли? Если так, то дело плохо. В Зоне кто умнее, те и опаснее. Надеюсь, что хотя бы телевизор они там не смотрели, антенну просто так собезьянничали…
Рядом, пыхтя, заворочался Аспирин.
— Слушай, они всегда так жили? — спросил я шепотом.
— Хрен их знает, чува-ак… — пробормотал он. — Я тут с полгода тому был, они только объявились. Но трубы точно не видал. И антенны. И поменьше их было, кажись.
— Расплодились, падлы. Эх, шли бы мы в другое место… Да поздно.
— Чё? Нормальные такие бюреры… В другом месте по подвалам ныкаются, поди их там поймай, а эти — вон, как на курорт едут. Вот только как их ловить будем?
Я именно это и прикидывал. Мне очень нравился уходящий в лес кусок железки — неплохо бы разведать, что там имеется еще, и в случае удачи оттуда скрытно подойти. Других вариантов вроде не было. Но подойти — это даже не полдела, это четверть дела. А вот поймать двоих, да еще разнополых, да еще незаметно для остальных… Бюреры поодиночке гуляют редко, рассчитывать, что парочка отправится, скажем, по грибы, не приходится.